Подарок для G. Addams
Название: Лунная миля.
Фандом: X-men, замаскированный под РПС
Персонажи: Майкл Фассбендер, Джеймс Маквой и др.
Рейтинг: Низкий.
Саммари + жанр: Псевдоисторическая история из жизни нескольких дней Чикаго 30-х годов. АУ, слеш, романтика, намеки на экшен, (10 400 слов).
Подарок для G. Addams, которая хотела авторский фик, желательно АУ (в приоритете детектив, фантастика, исторические АУ, а за тему с мафиозной Америкой двадцатых), приключения, романс, юмор. IC. Рейтинг любой.
Предупреждение: Не бечено. Если вам что-то показалось, скорее всего вам не показалось. Песня, которую поет Энн-Мари - Moon River, да, она была написана в 1961г., но мне показалось уместным включить ее в текст.
Глаза у Энн-Мари были, как темные камни, окатанные водой. В оправе тяжелых век они влажно блестели, и нельзя было понять, что за чувства скрываются за прибоем ресниц. Иногда Майклу думалось, что он мог бы смотреть в эту темную глубину бесконечно: Энн-Мари знала ответы на все вопросы и молчала о всех тайнах мира, словно платили ей за это, а не за исполнение «Джуди» на маленькой сцене «Лунной мили». Какое-то время Майклу даже казалось, что он влюблен и готов на решительные шаги, но Энн-Мари деликатно дала понять, что любит в этой жизни только крупный жемчуг, маленькие сумочки и своего работодателя. Последнее было особенно обидным, потому что таким девушкам следовало бы любить хороших парней, а Джеймс Макэвой хорошим парнем не был. А был – муншайнером* и постоянной головной болью.
- Тебе не говорили, что девушкам нужно чуть больше внимания, чем строчкам меню? – Энн-Мари приподняла тонкую бровь, не выказывая этим неудовольствия, а всего лишь обозначая свое присутствие.
Майкл извиняющее улыбнулся, отодвигая от себя тонкую папку:
- Прости, дорогая, но мне одному кажется странным, что в «Миле» целых двенадцать наименований лимонада?
- Людям нравится сладкое, - пожала плечами девушка.
- Тогда они могли бы обойтись здешним репертуаром. Что может быть слаще твоих песен - безе, залитое шоколадным сиропом?
- Если бы я знала тебя хуже, я бы решила, что ты пытаешься меня обидеть. - Энн-Мари затушила сигарету в круглой пепельнице и вздохнула, - что случилось?
- Ничего. Прекрасное окончание прекрасного дня. Если отметить его бокалом лимонной шипучки, он окончательно скатится в абсолютное торжествующее великолепие.
- В меню есть виноградный сок.
- Который лучше было бы называть обычным самогоном. Знаешь, когда-нибудь градус алкоголя в этих чудесных коктейлях превысит полпроцента, и я посажу Джеймса на долгие, долгие годы туда, где из сладостей будет только воспоминание о твоей красоте. – Майкл откинулся на спинку дивана, в раздражении вытащил пачку сигарет и закурил. Это раздражение, может быть, было и лучше ярости, в которой он варился всю последнюю неделю, но не намного. Энн-Мари смотрела на него внимательно и сочувственно, задеть ее было не просто.
В «Миле» было многолюдно: этим вечером обещали новый джаз-банд. На сцене расставляли инструменты, а рядом заполнялись последние свободные места. Тут, вокруг полукруглого подиума, всегда было не протолкнуться: столики чуть ли касались друг друга хвостами скатертей, диваны перекрывали проходы так, что официанткам приходилось протискиваться между ними, и скрип кожи перекрывал иногда джазовые пассажи. Тут всегда было слишком накурено, слишком шумно. Слишком много людей, а на них у Майкла и в лучше дни редко хватало терпения. Но, как бы ему не хотелось устроиться где-нибудь у стены под покровом тусклого света газовых ламп, это получалось у него редко. Макэвой, кажется, дал инструкции каждому из персонала клуба, куда и как рассаживать постоянных клиентов. Майкла всегда препровождали на диван сбоку от сцены. Отличное место: музыканты, как на ладони, и сам он виден всем. Любуйтесь - офицер полиции в клубе, где – теперь-то вы верите? – нет ни капли алкоголя.
У Майкла заныло в висках. Зачем он сюда ходит? Можно же выбрать другое место, где-нибудь поближе к дому, где, в конце концов, можно поужинать чем-то кроме канапе с оливками.
- Майкл, обещал тебя арестовать. – Голос Энн-Мари вдруг наполнился теплом.
- Он обещает это каждый раз, как заходит в «Милю». Возможно, это какой-то ритуал, как колыбельная на ночь. Офицер Фассбендер, я вам снюсь?
Майкл нехотя поднял глаза. Конечно, великолепие этого дня не было бы полным без Макэвоя, который стоял у столика, образовавшись из блеска огней и сигаретного дыма. Черный смокинг, белая рубашка, бабочка с острыми уголками на шее, бриолин и ослепительная улыбка, - Джеймса Макэвоя можно было принять за студента или юного поэта, настолько полон он был яркого бессмысленного обаяния.
- Не беру работу на дом, – сухо ответил Майкл.
- Тебя так долго не было, что я бы не удивился обратному, - Джеймс улыбнулся и театрально продекламировал, - Nuair a imíonn an leann, imíonn an greann.*
Майкл не удержался от усмешки:
- Не знаю, кто учил тебя ирландскому, Макэвой, но суть ты уловил: нет выпивки – нет веселья.
- Вот как? Мне сказали, что это витиеватое приветствие в духе Кухулина, - Джеймс покраснел, на щеки выплеснуло неровные кляксы малинового румянца. Даже странно, такой очаровательный во всем, Джеймс краснел на редкость некрасиво. Румянец мгновенно добавлял в облик какой-то странной лихорадочности, и сразу становилось понятно, - нет, перед вами не скучающий молодой повеса, а кто-то из тех, чье неудовольствие дорого вам обойдется. Он с удивлением опустил взгляд на свое запястье, которое сжала Энн-Мари. Она задержала там свои пальцы на пару секунд, а потом отняла и легко похлопала ими по столу.
- Хватит, мало того, что Майкл сегодня того гляди укусит, так еще и ты…
- Прости, но ты знаешь, как я люблю сюрпризы, хотелось удивить нашего доблестного детектива языковыми познаниями, а получилось такая ерунда, - Джеймс беспечно пожал плечами, но линия этих плеч так и осталась напряженной.
- Ты меня удивил, - честно признался Майкл. Сквозь дымные завитки все вокруг словно чуть плыло, смешиваясь контурами и красками, становилось нереальным, как сон, и только лишь Макэвой казался до нелепости ярким.
Джеймс бросил на него быстрый взгляд, заметно расслабляясь.
- На счет веселья, у меня в кабинете есть неплохой виски. Конечно, только для личного пользования.
- Как же джаз-бенд и двенадцать сортов лимонада?
- Глупости - этот ваш лимонад, а, если тебе захочется джаза, я заплачу музыкантам за еще одно выступление. Энни, ты с нами?
Энн-Мари отрицательно покачала головой, опустила ресницы. Майклу всегда казалось, что так она прячет от него какой-то секрет, знание которого сильно облегчило бы ему жизнь. Но спросить о нем он раз за разом не решался.
Кабинет у Макэвоя располагался на втором этаже в угловой комнате. Окна здесь всегда были зашторены тяжелыми синими портьерами, огромный стол с мраморной столешницей завален бумагами, придавленными разнообразными пресс-папье. Тут был даже бронзовый носорог и Эйфелева башня.
- Джеймс, ты мне ничего не должен.
- Не понимаю, о чем ты. - Джеймс вытащил откуда-то поднос с бутылками, устроил его на краю стола. Повертел в руках серебряную сахарницу, – может быть, абсент?
- Нет, у меня от этой дряни голова болит. И все ты понимаешь.
- Ты тоже.
Майкл сделал большой глоток виски. Просто удивительно, как много неловкостей можно избежать, если научится вовремя замолкать. У Майкла это всегда выходило так себе.
Макэвой смотрел на него, не отрываясь, словно яд в стакан подсыпал и теперь ждал, когда же тот подействует. Чувствовал ли Майкл себя отравленным? – О да. Пять лет как. Именно тогда ему в руки попало дело Джеймса Макэвоя, которого обвиняли в незаконной торговле спиртным. Папка с делом была тонкая, история скучная: родители Джеймса умерли, оставив ему небольшую забегаловку на Южном берегу*. Двадцатитрехлетний Джеймс превратил ее в музыкальное кафе, платил любому, способному бряцать на рояле что-то позажигательнее церковных псалмов. Стал проводить танцевальные марафоны, где на главный приз можно было купить разве что новые туфли. Но «Лунная миля» быстро набрала популярность из-за дешевизны, музыки и девиц, отплясывающих так, что видны были нижние юбки. Спиртное в «Миле» не продавали, в этом Майкл убедился за пару дней. Просто кто-то в полиции решил вытрясти из Макэвоя отступные. Майкл дело закрыл, пять лет назад он был идеалистом и дураком. Кем же он был сейчас?
- Я смотрю «Миля» превращается в спикизи** твоими стараниями.
Джеймс молчал, тянул паузу. В этом молчании чувствовалась досада, но слабая, привычная, приправленная мягкой насмешкой. Мол, ладно, давай сделаем вид, что ничего не происходит. Снова.
- Слышишь музыку? – Джеймс развел руки, чуть не выплеснув полстакана на пол, - Бармену нужно кричать, чтоб он разобрал заказ. Какие уж тут тайные продажи?
- Гло, ворт***, - все новые названия в меню, а им бы в винную карту. Ты ходишь по краю.
- Танцевальные марафоны уходят в прошлое, будущее за джазом, бурлеском, большими огнями, синематографом, в конце концов. Но все это требует денег, которых не заработаешь чаем и ситро. Ты и сам знаешь, что закон Волстеда**** не вечен, еще год другой и его изменят к чертям. Разве это не самая большая глупость – запрещать мужчине выпить после трудового дня?
- Так подожди эти год-два, не лезь в сточные канавы! Чистым из них не выберешься! – Майкл сжал зубы, почти потухшая ярость колыхнулась внутри.
Джеймс хлопнул донцем стакана по мраморной столешнице, рваными движениями начал стягивать бабочку с шеи. Голос его тоже звучал рвано, неровно:
- Мне в Рай уж точно не попасть, тебе ли не знать? Или, да, мы же не говорим об этом! Запретная тема, одна из тех, что годится лишь для сточных канав!
- Не драматизируй, - Майкл в панике подумал, что пристрелил бы Макэвоя, если бы мог успеть вытащить пистолет раньше, чем тот скажет…
- Я влюблен в тебя, нимб мне не светит. Отличный, кстати, каламбур.
- Так. Ладно. Спасибо за виски. – Майкл начал подниматься из кресла. Хотел уйти, не оглядываясь, - лучший был бы вариант, но Джеймс слабо рассмеялся, и взгляд невольно зацепился за него, прикипел. До зубовного скрежета бесило, что Макэвой даже не думал выполнять обещание, которое дал когда-то: больше не говорить этих слов. Тогда, пять лет назад, он, мальчишка еще совсем, с какого-то перепугу решил, что офицер полиции – Майкл Фассбендер – предел его эротических фантазий. Майкл не отнесся к этому серьезно: про содомию он слышал, но не верил, ведь дурость какая-то, годиться только для древних греков. И куда это его привело? - Как лемминга к берегам океана, на лунную милю без конца и края.
- Кажется, у меня сегодня тоже плохой день, - Джеймс оборвал смех коротким вздохом. Стоял у стола, сжимал в руке бабочку. В открывшемся вырезе на горле расползались малиновые пятна. – Что случилось у тебя? Давай, Майкл, ты просто так не приходишь.
Майкл вытащил сигарету, закурил, не торопясь. Ему требовалось время, чтобы собраться после подобных эскапад. Вот Джеймсу это было ни к чему, он менялся в секунду: только что стоял расхристанной психеей, блестел глазами, губами алел, а через миг, куда все делось? Закрылся, захолодел. Майкл не признался бы, но всегда испытывал сожаление от такого перехода, словно раз за разом терял что-то.
- Помнишь дело Тода Уокса? Газеты неделю надрывались, обвиняя полицию во всех грехах.
- Это тот самый, что повесился в камере, а перед этим написал своей кровью: «Я слишком много болтал»?
- Вчера кто-то убил его жену и троих детей. Младшему из них было четыре года. Я говорю «кто-то» лишь потому, что не знаю имя исполнителя. Заказчик известен – Уильям Бобби Мундро, у него Уокс подрабатывал бухгалтером, и на него собирался давать показания. Тебе Мундро, наверняка, больше известен под именем Красный Флетчер, его банда охраняла караваны со спиртным, которые идут сюда, на Южный берег, к пивным королям здешней коски. Кстати, кому из них ты руку пожимаешь, покупая спирт: Торрио или Капоне?
- С тех пор, как перчатки для фрака вышли из моды, - никому. Я брезглив. – Джеймс оттолкнулся от стола, к которому прислонялся все это время, и направился к Майклу, зашел тому за спину, опустил руки на плечи. Майкл даже возмутиться не успел, как твердые пальцы впились в мышцы.
- Да, чтоб тебя! Что ты делаешь вообще?
- Спасаю твою шею от страшной смерти, она скоро крошиться начнет. Ты ей еще поворачивать-то можешь?
Майкл взвыл, боль была просто адская, словно ему не плечи разминали, а вгоняли в них куски арматуры. Он вцепился пальцами в подлокотники; с зажатой меж фалангами сигареты на ковер сыпался пепел, впрочем, сейчас это его не волновало. В спине что-то хрустнуло, щелкнуло, но, кажется, даже дышать стало легче. По мышцам пошла теплая волна. Это Джеймс умел – находить болевые точки. Во всех смыслах слова. Майкл в который раз отметил, какие сильные у Макэвоя руки, хотя по внешнему виду и не скажешь. Но Майкл знал, что тот тяжелой работы не гнушался, бывало, и машины разгружал на склад клуба в одной майке и холщевых штанах. Тело его тоже было рабочим: крепким и сильным, с заметным рельефом мышц. Майкл чертыхнулся про себя: нормально ли было думать об этом, замечать чужую не женскую красоту? Рядом с Джеймсом рано или поздно все мысли уходили в какие-то сложные области сомнений и рефлексий, а Майкл считал себя человеком простым. Вот сейчас, если Джеймс коснется ладонью его затылка, взъерошит волосы, проведет пальцами по шее, придется ему врезать, но как же не хочется выходить из этого нежданного сонного состояния покоя.
- Мне пора, - Майкл выдрался из мягкого кресла. Его никто не удерживал. Джеймс вдруг зевнул где-то за спиной и сказал напоследок:
- Иди. Если что-то узнаю, то найду тебя.
***
Если подходить к полицейскому участку, в котором Майкл служил, кажется, всю сознательную жизнь, со стороны бесконечной стены складов текстильной фабрики, то первое, что бросалось в глаза, это здоровый кусок окна, заколоченный фанерой. Надпись на стекле обрывалась буквами «участ» и навевала чуть ли не библейскую тоску, по крайней мере, сравнимую с ней по мрачности ассоциативного ряда. Майкл считал, что над входом не хватает только таблички: «Оставь надежду всяк сюда входящий», - и картина упадка будет полной. Перед фасадом обшарпанного здания стоял полицейский фургон без водителя; крыльцо было пустым, хотя еще пару месяцев назад кто-то из стажеров наверняка толокся бы здесь, провожая последние деньки осени табачным дымком.
Внутри участка тоже особого оживления не наблюдалось, да и откуда бы оно взялось: штат укомплектован был едва ли наполовину. За кирпичной колонной щелкали клавиши пишущей машинки, под плакатом с надписью: «Первое правило полицейского: Постарайся вернуться домой живым» - кто-то из новичков вел допрос проститутки. Приглядевшись, Майкл опознал в ней Веру Кричтон по прозвищу «Чаёк», клиенты уходили от нее после тяжелого сна в одном исподнем. Вера считала себя женщиной строгих нравов и голышом их не оставляла, правда благодарить за это ее до сих пор никто не додумался. Майкл поздоровался с сослуживцами, попросил попридержать для него мисс Кричтон еще с полчасика и постучал в дверь к начальству.
Николас Холт занимал должность капитана третий месяц, до него это был Патрик Коперски, который продержался почти полгода, прежде чем уйти в отставку. А до Коперски в этом кабинете сидел старый добрый Арон Дибби, его чуть меньше года назад расстреляли на пороге собственного дома. Несколько очередей из «Томми» превратили его тело в фарш. Майклу предлагали тогда его место, но он считал себя ищейкой, а не крючкотворцем, поэтому отказался. Может и зря, департамент полиции Чикаго переживал свои худшие времена. Того же Холта прислали к ним из Министерства финансов, и пусть человеком он был вроде неплохим, но ему едва перевалило за двадцать пять и с оперативной работой знаком он был слабо.
- Доброе утро, Майкл.
- Отправьте к стекольщикам кого-нибудь прямо сейчас. Эта фанера в окне торчит уже неделю, пора с этим заканчивать.
- Денег не хватает, чтобы жалованье выплатить, а вы с окном. – Холт оторвался от папки с отчетами, - лучше скажите, вы утренние газеты читали?
- Подождите, Николас, то, о чем я говорю, важно, - Майкл полез было за портсигаром, но вовремя поймал себя за руку: курить в кабинете капитана все же не стоило. – Каждый день ребята идут на службу в участок и видят эту чертову фанеру. Знаете, о чем они думают? Они думают, что стекло не вставляют заново, потому что вдруг бандиты вернуться, вдруг снова разнесут окно выстрелами из кадиллака, а мы вновь не сможем их остановить? Вы думаете так же? Тогда, действительно, траты ни к чему.
- Что? Я так не думаю, - Холт нахмурился, пригладил и без того аккуратно уложенные волосы, - с чего вы взяли?
- Потому что я думаю так. А это не правильно. Мы этой фанерой всему городу показываем, что слабы. Что мы сдались.
Николас отложил папку, положил ладони на стол, как делают примерные ученики, вот только покорности в этом жесте не было. В своем выглаженном костюме при галстуке и запонках, Холта можно было бы принять за клерка, но только до тех пор, пока не познакомишься поближе.
- Ну уж нет, этого от нас не дождутся, - сказал он и протянул руку к коробке сейфа возле стола. Вытащил несколько купюр, - как думаете, хватит?
- Ваше жалованье? – спросил Майкл и добавил, - поделите с моим.
Холт задержал на нем взгляд, потом кивнул:
- Хорошо. Найдете, кого отправить сделать заказ?
- Да. – Майкл взял деньги, сунул в карман. – Что там про утренние газеты?
- Аль Капоне вчера дал пресс-конференцию. Рассказал всем желающим, что он всего лишь честный бизнесмен, который предлагает людям то, что они хотят получить. Пресс-конференцию, Майкл! Что будет завтра, они с мэром вместе откроют сиротский приют с казино на втором этаже? Так не может продолжаться дальше, мы потеряем город.
Майкл закрыл входную дверь плотнее. Этот разговор поднимался не первый раз, но ничем конкретным не заканчивался, оставляя после себя лишь чувство бессилия и глухого раздражения.
- Можем подождать еще месяц другой, и Чикаго переименуют из города ветров в город воров, тогда точно все эти волнения будут нам по боку.
- Мы не готовы. – Холт встал из-за стола, засунул руки в карманы, некрасиво оттянув брючины. – Мы до сих пор понятия не имеем, откуда поставляется денатурированный спирт. А главное, где он перерабатывается. Год назад вы с Дибби зачистили Маленькую Италию, но даже сотня самогонных аппаратов не способна дать тот объем алкоголя, что расходится сейчас по улицам. Это должен быть целый завод, но мы перевернули уже всю промзону, и ничего.
- Значит, отложим эти поиски на потом. Сейчас главное перекрыть канал поставок. Мы ведь знаем, что караваны идут с канадской границы. Мы должны провести рейд, Николас. Откладывать дальше нельзя.
- А какими силами? У нас людей не хватит дежурить по всей границе, нам точка выхода нужна.
- Я почти уверен, что это трасса на Тендер-Бей. Я сам готов дневать и ночевать на этой дороге, если больше некому.
- Почему не Су-Сент-Мари или Франсес? Одними предчувствиями Федеральное управление не убедить, а без их помощи нам караваны не остановить. Нужно дать управлению хоть что-то, чтоб они раскачались, наконец. Мы должны поймать убийцу семьи Уокса, сейчас это самое громкое дело, на слуху у всех. Если он даст показания на Мундро, мне будет, чем хлопнуть по столу шефа полиции.
Холт стянул с носа очки и принялся протирать их белым накрахмаленным платком в мелкий цветочек, Майкл знал, что у Холта есть молодая жена, наверняка, это она постаралась. Майкл свой последний платок извел, оттирая оружейную смазку с рук, и это было по-своему печально.
По выходу из кабинета Майкл направился к дальнему столу, где Вера Кричтон и офицер Миллиган все еще изображали вялый акт допроса. Он прервал их, присев рядом на стул со стальными ножками, металл визгливо заскрипел, пока Майкл подтягивал стул к столу. Мисс Кричтон вздрогнула и оборвала свою слезливую тираду на полуслове.
- Давно ты к нам не заходила, аж целых две недели без тебя, Вера. – Он взял лист с показаниями, всматриваясь в неровные строчки, - и что на этот раз, даже ботинок бедняге не оставила?
- Напраслица это, враки! Бог его накажет за такие злые слова, и вас накажет, что не можете защитить бедную женщину.
- Эй, ребята, кто-то видит здесь бедную женщину? – Майкл приглашающим жестом обвел помещение. - Да на одних проданных тобой подтяжках можно было сделать состояние. И, знаешь что, Вера, ужасно ты мне надоела. Закрою-ка я тебя в карцере и забуду на полгодика.
- Не можете вы… вы не можете! У вас нет никаких доказательств! – Вера одернула зеленое пальто и с возмущением уставилась на Миллигана, - Почему вы позволяете со мной так разговаривать?
- А? здесь кто-то есть? – Фрэнк Миллиган с удивлением осмотрел стол и даже пощупал лоток для бумаг, - мне кажется, я слышу голоса.
С разных сторон послышались сдавленные смешки. Взгляд Веры метнулся к Майклу, губы ее задрожали:
- Мистер Фассбендер, офицер…
- Я не высыпаюсь, - доверительно произнес Майкл, глядя ей в глаза, - все думаю о судьбах этих несчастных ботинок, подтяжек и шляп, что нашли свой конец в твоих цепких ручках. Спой мне что-нибудь для сладких снов, Вера. Какую-нибудь милую песенку.
- Я.., я… у Билла Дэвана в «Пони» играют на деньги. И пьют. Виски пьют.
- Не интересно.
- На Вабиш-сквер ходит слушок, что за какого-то канадца отвалят куш в «Четырех дьяволах».
- За канадца? В Чикаго теперь отстреливают за французский акцент? Что за ерунда, Вера: пони, канадцы, - ты мне о другом напой. Скажи мне, кто детишек Уокса два дня назад убил? Что за отморозь появилась в нашем с тобой городе?
- Да вы что! Мне-то откуда такое знать? – Кричтон затрясла головой и туго завитые кудряшки на ее голове вздыбились кривыми рожками.
- Говорят, что это кто-то из банды Красного Флетчера.
- Может и так, мне почем знать? Да только наврядли. У него все люди так себе, вчера еще шпаной бегали: щипачи, налетчики да ирлашки. Ой, я не то имела в виду, мистер Фассбендер, мне ихняя нация без разницы, и среди ирлаш… ндцев есть люди хорошие. Вот папаша мой…
- Мистер Миллиган, будте добры, закройте куда-нибудь мисс Кричтон до лучших времен. Может, она еще что-нибудь вспомнит из своей богатой биографии.
- Погодите, есть еще один тип по кличке «Судья», его никто не видел, а он…
Майкл поднялся, игнорируя слабые вопли Веры за спиной, и добрался, наконец, до своего рабочего места – большого стола, впритык стоящего к огромному полукруглому окну. Он любил этот дальний угол зала, с грифельной доской на стене, которую они забрали когда-то после обыска в букмекерской конторе, с театральной вешалкой и странного вида кустом в деревянной кадке.
Майкл скинул пиджак, оставшись, как и многие здесь, в рубашке, жилете и наплечной кобуре, сел, вытянул ноги под столом и достал блокнот, пухлый от вырезок и вкладок. В нем было собрано все, что пока имелось по делу Уоксов. Он открыл его и написал на чистом листе «Мундро». Напротив – «Уоксы», между ними поставил знак вопроса. Что-то здесь не сходилось. Если Мундро хотел провести акцию устрашения, зачем ждать так долго после инсценированного самоубийства его бухгалтера? За это время новость успела не только остыть, но и разложиться. И кто исполнил приговор? Среди головорезов Красного Флетчера было немало негодяев разной степени мерзости, но убивать детей?.. Мало кто пойдет на такое. Две девочки, один мальчик, девяти, шести и четырех лет. По выстрелу в упор. Это происходило ночью. Дети успели проснуться? Плакали? Умоляли о пощаде? Всех их нашли в своих постелях. Всех, кроме матери, которая лежала у входной двери. Ей одной убийца выстрелил в затылок. Вышла ли она на шум, а потом попыталась убежать или сама открыла дверь, замок ведь можно было повредить и позже, чтобы имитировать взлом, - вопрос. Майкл провел остаток утра в бесплодных попытках вычленить из этой шаткой схемы что-то полезное, но после полудня бросил это занятие. Его ждали улицы Чикаго, город нередко сам подсказывал верное направление, нужно было только знать, кого и как спрашивать.
На выходе из участка его догнал один из стажеров, Майкл сделал было вид, что не замечает его, но на Эвана Питерса такие приемы не действовали.
- Мистер Фассбендер! Да погодите вы, у меня кофе в руке!
- Питерс, говори быстро и.., - у Майкла мученически дернулось веко при виде запыхавшегося стажера, тот широко улыбался, светил голубыми глазами, на голове торчали светлые вихры, а руке его, действительно, дымилась паром огромная керамическая кружка, - можешь сказать, какого... ты бегаешь по улице с этой бадьей?
- А я как раз кофе себе наливал, смотрю, а вы уходите! Если бы я ее пристраивал куда-нибудь, я бы не успел, а теперь вот – иду с вами вместе, в смысле вы же по делу Уокса работаете, так я тоже!
- Во-первых, умолкни. Во-вторых, что значит «тоже»?
- Вы же сами велели никому никуда не ходить поодиночке, а тут вы уходите, я к капитану, а он и говорит: Подстрахуйте лейтенанта Фассбендера, Питерс, - а я ему: Конечно! Готов служить и защищать!
- Капитан Холт тебя послал? – Майкл даже не пытался скрыть скепсиса, - с каких пор мне возиться со стажерами поручают?
- Я уже через месяц буду офицером, - вдруг совершенно серьезно обиделся Питерс, - я думал, вы помните.
Майкл не помнил и даже усовестился на секунду, глядя в по-детски распахнутые глаза напротив. Эта секунда и сыграла против него. Он замялся, упустив возможность рявкнуть что-то вроде: Возвращайся в участок! – и Эван как-то по-своему истолковал выражение его слегка перекошенного сомнениями лица.
- Куда идем? – спросил он и шумно отхлебнул из кружки.
Прошвырнуться по фабричному кварталу только сумасшедшему могло бы показаться приятной прогулкой, но, пока Майкл, чертыхаясь, лавировал между лабиринтов развешанного белья и самодельных уличных кухонь, Питерс успевал поболтать с угрюмыми дамами возле кастрюль и колясок, с пьянчужками, с босоногими чумазыми детьми. На Майкла косились: для этих трущоб выглядел он, как изюм в хлебе из отрубей: начищенные ботинки, серый плащ и даже галстук, - все при нем. Эван же мог сойти за своего: его одежда была чистой, но уже немного потрепанной, а молодость скорее делала его похожим на уличную шпану, чем на полицейского. Майкл завернул за угол длинного барака, вышел улицу, ведущую к консервной фабрике, и подозвал Питерса:
- Видишь, мужчину в серой кепке? Сможешь незаметно проследить, куда идёт?
- Смогу. Конечно. Сейчас? - Эван смотрел на Майкла с готовностью щенка, который только что выучил команду «апорт».
- Дерзай. Я тебя здесь подожду. – Майкл дождался, когда Питерс странными перебежками достаточно от него удалиться, и подошел к передвижной лавочке с горячей кукурузой.
- Dia dhuit, О’Кифф.
- Dia's Muire dhuit, сэр. Початок?
- Давай два, и заверни, – Майкл принял бумажный пакет, отсчитал деньги. – Что узнал?
- Не много, мистер Фассбендер. Они мало с кем общались. В дом были вхожи: нянька, кухарка, соседка с детьми, да с его работы пара человек, эти под вечер приезжали обычно. По выходным Уоксы ходили в «Пэмроуз» , соседка сказала, что на дружеские ужины. Но с кем они там дружили… там надо спрашивать, а мне в такое место ходу нет.
- Go raibh maith agat.
- Go gcuire Dia an t-ádh ort!
Майкл отошел от прилавка, как раз, чтобы перехватить Питерса, который мчался мимо.
- О! А вот и вы! - Эван крутанулся на месте, резко затормозив, и важно отчитался, - объект зашел в ворота фабрики, последовать за ним не было никакой возможности, там пропуск нужен.
- Какая неожиданность, - безмятежно откликнулся Майкл, сунул в руки стажера кукурузу, и направился к остановке трамвая.
***
Заведение «Пэмроуз» находилось почти в центре города и представляло из себя смесь богадельни с борделем. Когда-то, в лучшие времена, здесь был салун, но после двадцатого года барную стойку снесли, на столы набросили кружевные скатерти, а место, отведенное под пятничные драки, превратили в сцену. Сейчас состоятельные господа ходили в «Пэмроуз» поужинать и послушать бесконечную череду разновозрастных певичек, что выступали каждый вечер в надежде найти работу или покровителя. Несколько лет назад место это приглянулось Тобиасу Зуни, который по молодости промышлял рекетом, а в зрелости заделался меценатом и тонким ценителем искусств. Теперь в «Пэмроуз» было не протолкнуться еще и от литераторов, привлеченных дармовой едой и выпивкой. Ром лился подземными ручьями, переходил под столами из рук в руки в маленьких фляжках. Немудрено, что каждый, переступивший порог этой обители радости, становился поэтом по мановению руки.
Когда Майкл и Эван вошли в зал, там уже горели люстры, хоть в окна все еще светил розовый закат. Звенели ножи и вилки, гомон разговоров роился поверх голов, молодой человек горестно восклицал на сцене, стараясь перекричать шум:
В делах сердечных − маята.
Жениться − мне?! Куда уж!
Влюбляюсь в девушку, когда
Она выходит замуж.*****
Девицы возле сцены восторженно сбрасывали с оголенных плеч боа и накидки, видимо, не принимая его слова на веру. Там же стояли несколько мужчин, тихо обсуждая что-то. Майкл узнал Макэвоя и чуть было не повернул на выход, но к чести своей отмел мысль о побеге почти сразу.
Поймал официанта, сделал короткий заказ, и пробрался вглубь ресторана, туда, где еще виднелись свободные столики. Здесь было тише, правда, за стеной кто-то нудно бренчал на рояле. Эван уселся за стол рядом с Майклом, он выглядел, как ребенок, впервые попавший в передвижной цирк: глаза его горели, а голова вращалась, словно на шарнире.
- Мы за кем-то следим? – заговорщицки зашептал он, стоило Майклу притянуть к себе пепельницу.
- Мы ужинаем.
- Я так и понял, - Эван кивнул и многозначительно замолчал. Почти на минуту. Наверное, подчеркивал важность момента, вроде как: вы можете говорить, что хотите, но я-то понимаю…
Майкл потер переносицу. Нет, работа в команде, явно, была не его коньком. Он помахал пробегающей мимо девице с подносом, привлекая внимание, она обернулась, а вместе с ней обернулось еще несколько человек, среди которых оказался Макэвой. Тот посмотрел на Майкла, поморгал, и, конечно, тут же направился в их сторону.
- Какая приятная неожиданность, мистер Фассбендер! Улучшаете свой литературный вкус? Что же, это всегда похвально. – Джеймс лучился приветливостью, как фонарь в темной подворотне, - и познакомьте меня со своим юным спутником.
- Джеймс Макэвой - бизнесмен. Эван Питерс – мой сослуживец.
- Очень приятно, - широко улыбнулся Джеймс и продолжил, - послушайте, идемте к нам. Я тут в банкетном зале провожу кастинг, набираю девушек для номера. Мистер Питерс, вы слыхали что-нибудь о таком прекрасном месте как Мулен-Руж? Хочу привнести в Чикаго парижский шик, просто представьте: дюжина красавиц танцуют канкан, алые юбки распускаются розами, стройные ножки взлетают выше голов… хотите взглянуть?
- Да! То есть… не знаю, - взгляд Эвана слегка потух, когда он перевел его на Майкла.
Но тот лишь усмехнулся, иногда Джеймс проявлял чудеса уместности:
- Идите, мистер Питерс, не каждый день выпадает шанс на культурный отдых. Я присоединюсь к вам чуть позже, есть кое-какие дела. И да, мистер Макэвой, так как мой заказ потерялся где-то в этих джунглях, не оставьте мистера Питерса голодным.
- О, голодным не оставлю, - голос у Джеймса сделался совсем ласковым, на месте Эвана Майкл бы напрягся, но тот, кажется, совсем растерялся перед чередой сияющих перспектив.
Бильярдные столы в «Пэмроуз» находились в подвале, душном и тесном из-за неудачной планировки. Все помещение было изломано неожиданными углами и поворотами стен. С потолка беспорядочно свисали редкие лампы под железными абажурами, очерчивающие светлые круги на полу. Играющих было немного, и нужного человека Майкл нашел почти сразу: Тобиас Зуни лениво вертел в руках кий, шары на зеленом сукне его стола все еще лежали в рамке.
- Составить компанию?
- Офицер Фассбендер, не часто вы нас удостаиваете визитом, да вот еще и сыграть предлагаете. Так кто мы, чтобы отказываться? – Зуни прищурился, на округлом лице его проступила улыбка, как вмятина в тесте. Потом он отложил кий на борт стола и засунул большие пальцы в кармашки полосатого жилета.
Майкл подхватил отложенный кий и покачал его в руках, слегка согнул, словно проверял на прочность, сделал взмах. На лице Зуни добродушие сменилось настороженностью:
- Это ведь бильярд, а не бейсбол, и в руках у вас не бита.
- Точно, Зуни, не она. - Майкл закинул кий на плечо и дружелюбно спросил, - как поживает твой брат, все ли у него в порядке?
- Ах, вот оно что. – Тобиас Зуни издал сдавленный смешок, но тут же кашлянул, словно стыдясь такой реакции, - я уж думал, минует меня чаша сия.
- Не впадай в патетику, ты знал, что когда-нибудь я приду за долгом. Я задам тебе несколько вопросов, а ты ответишь. Если ответы меня устроят, мы будем с тобой квиты. Так вот первый вопрос: кто убил семью Уоксов?
- Не знаю. – Зуни грузно осел на круглый табурет и зашарил рукой под бильярдным столом, вытащил бутылку и, не стесняясь, приложился к горлышку, - поверьте, держусь от всего этого дерьма подальше. Вам-то известно, как это бывает: сунешь один палец - вот уже руки нет по локоть. Так что сам не спрашивал, и при мне об этом не болтали.
Майкл и не рассчитывал, что Зуни знает что-то по этому делу, поэтому просто кивнул. Важен был ответ на другой вопрос:
- Уоксы частенько заходили в твой ресторан, вспомни, с кем они общались. Может, с кем-то вместе ужинали?
Зуни пожевал губами, огляделся, проверяя, есть ли кто рядом, только потом ответил, понизив голос:
- Да тут столько народу толчется, разве всех упомнишь? – глянул на Майкла, на кий на его плече, и быстро добавил, - но пару человек назвать могу, они частенько вместе с Уоксами столик заказывали, а после… после больше не появлялись.
- Имена.
- Первый лет сорока, с усиками и бородкой, докторскими такими. Я слышал, как его называли мистером Кармайклом . Второй высокий, худой, тоже где-то под сорок лет, одет дорого, чисто выбрит, но имя его не знаю. Женщина - жена Уокса как-то назвала его в шутку «ваша честь» и сделала реверанс. Это все, мистер Фассбендер. Клянусь.
Майкл отдал в руки Зуни кий. Он услышал даже больше, чем рассчитывал, и теперь эта информация легла на плечи грузом куда тяжелее.
Майкл вышел из «Пэмроуз», в голове гулко повторялись фразы недолгого разговора, горло драло сухостью. Люди спешили вокруг него по своим важным повседневным делам, огни вывесок кидали на мостовую яркие прочерки, звенел трамвай где-то, пробираясь куда-то в темноту по нитям рельсов, - все это, такое мирное и обычное, уже вычеркнуло его из течения своей жизни, как врач вычеркивает имя умершего пациента из обходного листа. Майкл всегда принимал как данность, что когда-нибудь он может не вернуться с дежурства, но еще никогда эта угроза не была настолько близка.
Обойдя несколько адресов, Майкл вернулся в участок, и только там вспомнил, что оставил Эвана в «Пэмроуз».
В участке свет горел лишь в длинном коридоре, где обретались дежурные, и в кабинете капитана. Майкл сразу прошел к камерам, ему нужно было удостовериться в догадке. Вера Кричтон была все та же, что и утром, только теперь Майкл знал, какой конкретно вопрос ей задать.
К Холту Майкл вошел, не стучась, за окнами участка время шло к полуночи, так что какие формальности – рабочий день давно окончен.
- Я знаю, кто убил семью Уоксов. – Майкл сел на стул и устало вытянул ноги. Ему отчаянно хотелось курить, но сигареты кончились еще несколько часов назад.
Холт поднял глаза от кипы документов, снял очки, глаза его выглядели воспаленными от долгой работы, да и сам он смотрелся не ахти.
- Мне это не понравится, да?
- Совершенно. Тод Уокс после того, как стал работать на Мундро, перевез свою семью в новый дом в престижный район, купил машину, нанял кухарку. Немногочисленные приятели из старой жизни остались в бедном прошлом, а новые друзья не спешили появляться, справедливо полагая, что быстрые деньги не даются просто так. Но кое с кем Уоксы встречались довольно регулярно, даже ужинали вместе в «Пэмроуз». Это – Джозеф Кармайкл и Абрахам Браун.
- Кармайкл? Это не… не может быть. Джозеф Кармайкл
- Он самый. Подумайте, зачем ему был нужен Тод Уокс? Что тот делал лучше всех в этом городе?
- Бухгалтерия. – Николас сцепил пальцы и замолчал. Чувствовалось, что следующие слова дались ему с трудом, - полицейский департамент Чикаго – это огромные деньги. Оружие, форма, машины, жалованье и пенсии. Я и не мог представить, что все прогнило настолько.
- Да ладно, Николас, оглянитесь! В нашем участке один Томми-ган, и то конфискованный. Из оружия – дубинки, а револьверы только у офицеров. Ни одного бронежилета. На жалованье не прокормишь семью. Я знаю поименно всех, кто в участке закрывает глаза на спикизи и получает за это добавку к обеду. Полиция коррумпирована от и до.
- Я – нет. И вы – нет. – Тихо сказал Холт.
Майкл запнулся, помолчал немного и продолжил уже другим глуховатым голосом:
- Думаю, Кармайкл приносил Тоду папку с документацией в «Пэмроуз» и забирал ее при следующей встрече. Удобно. И сдается мне, что Уокса убили вовсе не потому, что боялись его откровений о Флетчере, а потому, что, начав свой рассказ, он дошел бы до ее содержимого.
- А что второй – Браун?
- О нем известно не много. Несколько лет назад переехал в Чикаго из Нью-Йорка, где закончил юридический. Какое-то время работал в полиции, получил грамоту «Стрелок года». Говорят, что в его биографии был такой факт, что Браун около года занимал должность судьи. А теперь самое интересное, для мафии кто-то делает особенно грязную работу, вроде убийства семей должников, и у этого человека кличка «Судья». Совпадение? Я так не думаю.
- Если жена Уокса знала этих людей, она вполне могла сама впустить их в дом. Одно не понятно, почему убийство произошло спустя столько времени после гибели Тода? Если хотели напугать, так нужно было делать это сразу. Если - оставить сообщение полиции или соучастникам, то зачем столько ждать?
- Потому что это сообщение для кого-то другого.
- Но для кого?
- Не имею ни малейшего представления, - честно сказал Майкл. Спросил, - что теперь, Николас? Мы собирались обратиться за помощью к шефу полиции, но в свете последних фактов, это будет последнее, что удастся сделать, прежде, чем нас найдут ногами в тазу. Похоже, Крестовый поход без крестоносцев не дойдет до Святой земли.
- Есть еще Федеральное управление. Как на счет доказательств вины Кармайкла и Брауна?
- После Уоксов? Никто не выступит против.
Холт мрачно посмотрел на него.
- Мы не можем сдаться.
- Мы и не собираемся, - сказал Майкл с уверенностью, которой не чувствовал.
***
Майкл проснулся от стука в дверь. Звук был тихий и глухой, словно кто-то размеренно долбил по дереву носком ботинка. Майкл надел штаны, вытащил из-под подушки револьвер и, подойдя к двери, спросил:
- Кто?
- Открой, будь добр.
Голос был знаком, его бы он точно узнал, даже посреди ночи. Майкл включил свет, повернул ключ и впустил Макэвоя. Тот ворвался в маленькую квартиру с холодным воздухом, запахами дорого парфюма и чего-то приторно вязкого. Стянул пальто, бросил в кресло перчатки, потом бросился в это кресло сам.
- Дитя возвращено в родительское лоно, счастливая мать угрожала связать мне носки.
- Ты Питерса домой отвез? – сообразил Майкл, он окончательно проснулся и сейчас пытался надеть на себя рубашку и пригладить торчащие дыбом волосы. Джеймс не был у него в квартире до этого ни разу, и лучше бы «не был» и дальше: контраст дешевой меблированной комнатой и Макэвоя, чьи лоферы стоили, вероятно, с пол этого многоквартирного дома, был оглушительным.
- Я хотел продать его в бордель, но ты же знаешь, какая нынче безработица, - вакансий нет, - Джеймс вылез из кресла, подошел к Майклу, который все еще сражался с пуговицами, но под его недоуменным взглядом отпрянул и резко развернулся к столу, опершись на него рукой.
- Спасибо, но эта благая весть не могла подождать до утра? Сейчас… черт, сейчас четыре часа ночи.
- Счастливые часов не наблюдают и все в таком же духе, - Макэвой коротко рассмеялся, - клянусь тебе священною луной, что серебрит цветущие деревья…
- Джеймс, ты под кокаином?
- Немного, - рассеянно ответил Макэвой, - в местах, где задаешь вопросы, есть свои правила.
- Что ты несешь? – Рассердился Майкл, подошел к Джеймсу, приподнял его за подбородок к свету. Под тусклой лампой глаза его с расширенными зрачками казались черными.
Джеймс втянул воздух сквозь зубы, вцепился в запястье Майкла. Подушечка его большого пальца попала на точку пульса, и тот зачастил вдруг стаккато.
- У меня есть информация, и я хочу ее продать.
- Я ничего не понимаю, - сказал Майкл. Кожа под макэвоевскими пальцами горела, сердце колотилось, как припадочное. Вспомнились слова безымянного поэта, услышанные днем: В делах сердечных – маята! – это ли он имел в виду? Майкл отдернул руку.
– Какая информация? Кому продать?
- Тебе. – Джеймс разжал пальцы, отступил на шаг. Было видно, как его потряхивает то ли от нервов, то ли от наркотического отката. Он продолжил с какой-то непонятной настойчивостью выдавать словно бы бессвязные фразы, – другого шанса может и не быть, а тут так звезды сошлись. Понимаешь? Я расскажу тебе то, что узнал пару часов назад, и, если ты скажешь, что эта информация обладает ценностью, я тебя поцелую. А ты мне ответишь.
Майкл просто смотрел на Джеймса, отмечал, как падает свет на лицо, как смыкаются и размыкаются его губы. Ни злости, ни паники – ничего из этого. Даже удивления особого не было. К чему-то такому все их догонялки рано или поздно должны были прийти. Майкл чувствовал облегчение, правда, не мог понять, к добру ли?
- Рассказывай, - сказал он.
Джеймс растерялся, побледнел. Наверное, думал, что ему сразу откажут, а к такому не подготовился. Он снова отступил. Наткнулся ногами на кресло, сел и сжал пальцами подлокотники. Наконец, начал:
- Слишком много времени прошло между убийствами Уокса и его семьи. Ты, наверняка, спрашивал себя почему? Вот и я задался таким вопросом. На теле Уокса была надпись: «Я слишком много болтал». А в его доме: «Молчание - спаситель». Но, если кто-то собирался оставить послание тем, кто готов просто задуматься о том, чтобы настучать на мафию, зачем такой временной промежуток? Да об Уоксе за месяц все перезабыли!
- Это сообщение для кого-то конкретного. Указание на то, что случиться, если он откроет рот, - согласно кивнул Майкл.
- Именно. И я нашел этого человека. Ты не представляешь, какие связи иногда срабатывают и как. - Джеймс рассеянно потер переносицу.
- Что? Подожди, ты знаешь, для кого все это было устроено?
- Да, думаю, что знаю. Его ищут люди Красного Флетчера и Капоне, и найдут не позже, чем сегодняшним утром, так как мой источник продаст эту информацию любому, как только поймет, что она, вообще, может быть продана. Этот мужик, которого все ищут, завалился три дня назад в китайский опиумный притон с простреленным боком, его там подлатали, обчистив до нитки, и оставили отлеживаться. В Чайнатауне такое случается.
- Что за притон?
- «Серебряный карп» на задворках Венворт авеню. – Макэвой смотрел прямо, над воротничком рубашки выступали малиновые пятна. - Так как, это ценная информация?
Майкл, молча, кивнул. Он не собирался ни врать, ни искать обходных путей. Эта информация была не просто ценной, она могла совершенно поменять расклад сил, а такое дорогого стоило. Он бы прямо сейчас сорвался с места, если бы не собственное негласное обещание. Спросил на пробу:
- Может быть, отложим? Сам говорил, времени мало.
- Нет. – Джеймс ответил резко, словно ударил. И Майкл сдался, чуть развел руки и нервно хмыкнул:
- Тогда не тяни. – Он сам не знал, чего ждал. Если бы что-то подобное происходило днем, Майкл никогда не согласился бы, но сейчас, в часы истекающей ночи все казалось размытым, странным и обратимым. Словно в любой момент можно будет отменить и действия и чувства, вернуться к блаженному ненавистному равновесию. Ненавистному, - повторил про себя Майкл и ужаснулся. И в эту минуту Джеймс положил ему на грудь ладонь и толкнул назад. Толкнул снова, пока Майкл не стукнулся лопатками о стену, обнял ладонями его лицо и поцеловал. Они не стукнулись зубами, не стали неловко искать лучшее положение тел, не было ни борьбы, ни стонов. Губы встретились и сомкнулись, как темные воды, над тонущим кораблем.